Умер Алексей Бартошевич

Алексей Вадимович поступил в ГИТИС в 1957 году. На театроведческом факультете тогда преподавали блистательные Стефан Мокульский, Борис Алперс, Григорий Бояджиев. Именно Григорий Нерсесович Бояджиев увидел в юном Бартошевиче шекспироведа, определил его путь.

Алексей Вадимович был великим учёным. Его имя давно стало синонимом не только русского шекспироведения, но вообще учёности, достоинства и чести. В нём соединялись русская и европейская культуры, театр «Глобус» и Художественный театр, литература и сцена, история и современность. Алексей Вадимович был представителем великой культуры, человеком исчезающего мира, который с его уходом стал ещё дальше от нас. Вместе с тем Бартошевич не исчезнет никогда, и у поколений, не заставших его, он тоже будет — в книгах и статьях, фильмах и передачах, записях лекций и семинаров.

Алексей Вадимович был великим педагогом. Он не просто читал лекции — он вслух размышлял о Шекспире, о театре, и в этом размышлении рождалась та самая магия, что навсегда приковывала к нему сердца студентов. Его речь была подобна музыке — мерной, богатой обертонами, завораживающей; она погружала слушателей в гипноз самых разных смыслов, открывая в знакомых текстах бездны новых значений.

Всегда такой сдержанный и элегантный, чуждый всякого фатовства, он был наделён редким артистическим даром. Учёный знаток, подлинный интеллектуал, он умел сообщить слушателю свой восторг, научить не только понимать, но и чувствовать искусство. Всякий, кто хоть раз слышал негромкий голос Бартошевича, помнит его старомосковский русский язык, чистый и прекрасный, его завораживающие интонации. Он читал стихи лучше великих чтецов, он был убедительнее знаменитых златоустов. Он был человеком безупречного вкуса, удивительного чувства меры. Он был красив так, как бывают красивы люди, на чьём лице отражается их духовная жизнь.

Для Алексея Вадимовича театр был не профессией, а воздухом жизни, её главной и преображающей любовью. Он являлся для студентов магнитом невероятной притягательности, и на своих занятиях никогда не втискивал мысль в тесные рамки «правильного» анализа. С щедростью истинного мастера он даровал своим ученикам бесценную свободу — свободу творчески постигать театр, в котором прошлое вело живой, никогда не умолкающий диалог с настоящим.

Таким он и останется в нашей памяти — мудрым волшебником, чьё наследие будет жить, пока жив театр, которому он посвятил всю свою жизнь.

ГИТИС скорбит и выражает глубочайшие соболезнования всем: близким, друзьям, ученикам, коллегам, читателям, современникам Алексея Вадимовича Бартошевича.